Собирательный портрет биржевого спекулянта

Ниже предлагаю почитать со скуки статью для последнего №11 информационно-аналитического бюллетеня "Чужие деньги" компании Телетрэйд (15/01-15/02, тираж 26000, распространяется через все российские филиалы компании).
Евгений Романов, Новосибирск, 24 января
 
У меня возникла идея посмотреть изнутри на людей, зарабатывающих себе на хлеб с маслом (а также икру, шампанское, роллс-ройсы, яхты, виллы и прочие материальные идеалы большинства населения планеты) на всяких там биржах, открытых рынках и прочих невнятных для нормального человека местах. Тема, конечно, пугающе глобальная, но мы все-таки наберемся нахальства и попытаемся расковырять эту устрицу. Не обещаю, что сразу. Если в процессе возникнет достаточный энтузиазм, мы поставим это дело на плановую, методичную основу, и размотаем его досконально, как нитку с катушки. Сказать откровенно, так мне хочется самую малость развеять ореол таинственности вокруг воротил с Уолл-стрит, Сити и остальных швейцарских гномов в глазах измученных бытом сограждан. Америка гордится тем, что это страна равных возможностей, и ширпотребовский идеал номиналом в 1 миллион долларов доступен всякому встречному и поперечному американцу. Самое смешное заключается в том, что любой американец убежден в этом настолько, что скорее умрет, чем откажется. Esta Buena! Нам тоже не чужд этот банальный идеал. Для этого надо много работать? С этим тоже все в порядке, идет необратимый процесс искоренения из сознания халявы, бесплатного сыра и других «привилегий» недавнего прошлого. Итак, портрет.
 
В самом начале ХХ столетия Уильям Сидней Портер, известный широкой публике как О'Генри, в книге «Четыре миллиона» (1906, население Нью-Йорка тогда составляло 4 миллиона) дает следующую характеристику этому таинственному типу:
 
«Человек, сидевший за столом, уже перестал быть человеком. Это был занятый по горло нью-йоркский маклер – машина, приводимая в действие колесиками и пружинами.
- Да. Ну? В чем дело? – резко спросил Максуэл. Вскрытая почта лежала на его столе, как сугроб бутафорского снега. Его острые серые глаза, безличные и грубые, сверкнули на нее почти что раздраженно…
Кто не видел занятого нью-йоркского маклера в часы биржевой лихорадки, тот не может считать себя знатоком в антропологии. Поэт говорил о «полном часе славной жизни». У биржевого маклера час не только полон, но минуты и секунды в нем держатся за ремни и висят на буферах и подножках.
А сегодня у Гарви Максуэла был горячий день. Телеграфный аппарат стал рывками разматывать свою ленту, телефон на столе страдал хроническим жужжанием. Люди толпами валили в контору и заговаривали с ним через барьер – кто весело, кто сердито, кто резко, кто возбужденно. Вбегали и выбегали посыльные с телеграммами. Клерки носились и прыгали как матросы во время шторма.
На бирже в этот день были ураганы, обвалы и метели, землетрясения и извержения вулканов, и все эти стихийные неурядицы отражались в миниатюре в конторе маклера. Максуэл отставил свой стул к стене и заключал сделки, танцуя на пуантах. Он прыгал от телефона к телефону и от стола к двери с профессиональной ловкостью арлекина.
Рабочий день бушевал все яростнее. На бирже топтали и раздирали на части с полдюжины акций разных наименований, в которые клиенты Максуэла вложили крупные деньги. Приказы на продажу и покупку летали взад и вперед, как ласточки. Опасности подвергалась часть собственного портфеля Максуэла, и он работал полным ходом, как некая сложная, тонкая и мощная машина; слова, решения и поступки следовали друг за дружкой с быстротой и четкостью часового механизма. Акции и обязательства, займы и фонды, закладные и ссуды – это был мир финансов, и в нем не было места ни для мира человека, ни для мира природы.
Когда приблизился час завтрака, в работе наступило небольшое затишье.
            Максуэл стоял возле своего стола с полными руками записей и телеграмм; за правым ухом у него торчала вечная ручка, растрепанные волосы прядями падали ему на лоб...
            - Мисс Лесли, - начал он торопливо, - у меня ровно минута времени. Я должен вам кое-что сказать. Будьте моей женой. Мне некогда было ухаживать за вами, как полагается, но я, право же, люблю вас. Отвечайте скорее, пожалуйста, - эти негодяи вышибают дух из «Тихоокеанских»….
            - Неужели ты забыл, Гарви? Эта биржа вытеснила у тебя из головы все остальное. Мы ведь обвенчались вчера в восемь часов вечера в Маленькой церкви за углом.
            (Маленькая церковь за углом – церковь Преображения близ Пятой авеню в деловой части Нью-Йорка)».
 
            Забавно, скажу я вам в качестве комментария, но в большей степени с точки зрения литературной. Вероятно, некоторые из элементов описанной Мастером суеты до сих пор можно наблюдать среди тех, кто торгует «на полу», то есть оплачивает торговое место внутри, например, знаменитой Нью-йоркской фондовой биржи (NYSE). Говорят, что на не менее знаменитой Чикагской товарной (CBOT) до сих пор на полу остались «ямы» - здесь тебе пшеница, там, в другой яме – замороженный апельсиновый сок, сям – говядина. Вот не знаю, лично не был, и врать не стану, но выглядит романтично и в духе уважения традиций. Однако продолжим касательно портретов.
 
            На самом деле, из номера в номер у нас сплошные портреты, в которых особенно преуспел Адам Смит. От портретов натурально рябит в глазах. Этот номер не исключение, и свежие персонажи поджидают вас на последних страницах. А я не могу удержаться от соблазна и вспомнить прежних, специально для тех, кто впервые наткнулся на нашу газету. Для полноты образа. Напомню, что мистер Смит написал свою книжку «Игра на деньги» в 1968, однако, многие персонажи и сейчас стоят как живые. В особенности мне кажутся типичными «ковбои» из агрессивных хеджевых фондов, мистер Джонсон, Великий Уинфилд и старушки-инвесторы из маленького кафе:
           
            «Когда я вернулся в Нью-Йорк из Бостона после ленча с мис­тером Джонсоном, дело шло к вечеру, и я сразу же направился в «Оскар», популярный ресторан рядом с Уолл-стрит. Я хотел узнать, что произошло за день. В «Оскаре» есть один столик, где вам всегда сообщат, почему после обеда куча денег переехала из одних карманов в другие, и почему акции сегодня двигаются именно так, а не иначе. Этот столик всегда занят пьющими мар­тини инвестиционными менеджерами и их друзьями. Речь не о середняках, работающих с индивидуальной клиентурой, а о ре­бятах, заправляющих сотнями миллионов долларов в условиях постоянного и мощнейшего прессинга. Их любимая фраза: «Дай результат». Не было никаких сомнений в том, что это настоящие знатоки, потому что, когда я сказал о моем ленче в клубе «Юни­он» с мистером Джонсонам, никто ни секунды не заблуждался насчет того, о каком мистере Джонсоне идет речь. Парни хотели знать, что думает Мистер Джонсон о нынешней ситуации.
…Мистер Джонсон, говоря о бирже, расплывается в лучезар­ной улыбке и произносит: «Боже...» Почти как обязательный Профессор в фильмах, к которому приходят перед главным матчем и говорят: «Профессор, если вы не поставите удовлетво­рительную оценку старине Бульдозеру, он не сможет в субботу играть в футбол против команды штата!» Я это к тому, что у мистера Джонсона тоже галстук-бабочка в крупный горошек, очки в роговой оправе, красные подтяжки, коротко стрижен­ные седые волосы и три авторучки в нагрудном кармане — все точь-в-точь как у того Профессора. Чуточку небрежно, но пру­жинисто и энергично.
            Мистер Джонсон учился в Колледже, который теперь все называют Гарвардом, затем посещал Школу Права, а, окончив Кембридж, стал работать в «Роупз Грей», самой большой в Бостоне адвокатской конторе. В те годы Колдуньей всех рынков он интересовался во внеурочное время. В фондовый бизнес он шагнул только в 1943 году. «Человек, управлявший «Фиделити» в то время, был не в состоянии прокормить даже собственную семью, и тогда я решил этот фонд у него выкупить», — говорит мистер Джонсон.
            …В мистере Джонсоне меня покоряет то, что он никогда не говорит о бирже в терминах валового национального продукта, снижения налогов или производства автомобилей. Он говорит о том, как сосуществуют в отдельном моменте реальность и время; о том, есть ли достойные внимания места в книге Алана Уоттса «Мудрость ненадежности»; о том, может ли ажурная отделка на женских юбках что-то значить — и обо всем этом он говорит абсолютно серьезно. Он даже заставил своих аналити­ков проверить, не может ли эта отделка на юбках быть индикатором какой-то тенденции. «Биржа, - говорит мистер Джонсон, - подобна красивой женщине: беспредельно чарующей, бесконечно сложной, все­гда переменчивой, неизменно таинственной. Я был поглощен ею без остатка с 1924 года, и я знаю, что это не наука. Это искус­ство. Теперь у нас есть компьютеры и всякая разная статистика, но биржа все та же, и понять ее не стало ни на йоту легче. Все всегда строится на личной интуиции, на том, чтобы почувство­вать особенности поведения биржи. В ней всегда есть нечто неведомое и неподдающееся определению». Это главная привлекательная черта мистера Джонсона: он всегда говорит так, словно выступил в поход за истиной.
            …К тому времени как нам подали кофе, мы с мистером Джон­соном беседовали о Шерлоке Холмсе и фондовой бирже, о Зиг­мунде Фрейде и фондовой бирже, а также об «Испытании пере­менами» и Марке Аврелии.
…В «Оскаре» напряженная тишина и нахмуренные брови.
- Марк Аврелий, - говорит мой приятель, ковбой из хеджевого фонда. - Спорить готов, что когда он упоминает Марка Аврелия в присутствии каких-нибудь своих заторможенных дилеров из глубинки, те брякаются в обморок.
- Это ведь один из фондов мистера Джонсона запустил свои штурмовые бомбардировщики на «Фэйрчайлд», взбесив даже Комиссию по ценным бумагам, - говорит другой знающий че­ловек. - На кого полетят штурмовики в следующий раз?
Губы Чарли шевелятся, не отрываясь от кромки стакана.
- Вьетнамская война, как крестовый поход, и Линдон Б.Джонсон, как Людовик Девятый, - бормочет он. - Толпа муж­чин ведет себя как индивидуальная женщина. Последние звуки мелодии затихают вдалеке. Голос Чарли набирает силу.
            Этот тип обедал с самим мистером Джонсоном! И он при­езжает назад с вопросами. С вопросами! Какой звук издает одна аплодирующая ладонь? Где ответы? Что делает мистер Джонсон? Я больше не могу это выносить! И хватит рассказывать мне о Юнге и «медвежьем» рынке! Акции каких трех компаний предпочитает мистер Джонсон? Что произойдет дальше?...»
 
А дальше все происходило очень даже просто – в Америке стало разводиться все больше и больше так называемых «средних американцев», стремящихся к цифре 1,000,000, появился Интернет и возможность покупать и продавать акции, облигации, ценные металлы и валюты не выходя из дому на свои весьма скромные сбережения. Образования в Гарварде или Школе Права они, естественно, не получали – Гарвард не способен втиснуть в себя всю Америку, туда даже вся элита не помещается. Но, рисуя для себя портрет спекулянта, мы уже поняли, что специальное образование в нем – деталь далеко не обязательная. Добрая половина американских домохозяек сегодня управляет своими маленькими капиталами на фондовых, товарных или валютных рынках. Эти домохозяйки напрочь размазывают наши прежние, четкие портреты биржевого игрока, или – трэйдера (от английского trade– профессия, ремесло, торговля). Впрочем, эта «мазня» началась гораздо раньше, вспомним пресловутых старушек из маленького кафе Смита:
 
«Джентльмен, рассказавший эту историю, работает на Уолл-­стрит и активно участвует в торгах.
- Моя бабушка, - говорит он, - словно сошла с портретов милых старушек кисти Нормана Рокуэлла. Седые волосы, ма­ленькие старомодные очки, черное платье, типичные старуше­чьи туфли. Как вам известно, мой дед работал на Уолл-стрит, и бабушка осталась вполне обеспеченной особой: доверительные фонды и все такое прочее. Невзирая на то, что она прожила с моим дедом пятьдесят два года, она никогда не могла отличить акции от облигаций. Однажды вечером она звонит мне и гово­рит, что хочет открыть у меня брокерский счет. Я говорю, что занимаюсь не теми акциями, которые подошли бы ей, для нее наилучший вариант - это «Джерси» по доллару за акцию, но она уперлась и настаивает. Я говорю ей: хорошо, но с условием никому об этом не рассказывать - прочие члены семьи эту за­тею вряд ли одобрили бы.
И вот мы открываем счет, и я говорю ей о пакете очень не­рвных акций, который собираюсь купить. Она тут же принима­ет самый заговорщический вид. «Великолепно, - говорит она. - А можно, я скажу Розалинде?» Розалинда - это ее подру­га. Бабушке семьдесят девять, Розалинде восемьдесят один. Я говорю: конечно, Розалинде можно сказать. «А можно, я скажу Харриет?» Харриет - это еще одна ее подруга, и этой Харриет восемьдесят три. Все три старушки прекрасно обеспечены, банк Моргана управляет фондами, которые им оставили мужья, дети обеспечены, внуки иногда приезжают проведать их в вос­кресенье. И вдруг вся эта старушечья команда начинает гонять­ся за «горячими» компьютерными акциями.
… Как я уже сказал, этих акций на рынке не так уж много, и внезапно я обнаруживаю, что просто не в состоянии их найти для покупки. Запрашиваемая цена двадцать четыре, я протяги­ваю к ним руку, покупаю первый пакет в две сотни акций, и они тут же летят вверх на двадцать восемь, бабах! Я звоню дилерам. Я навожу справки - бесполезно, акции продолжают от меня удирать. Еще кто-то скупает их пачками! Бабах - и они уже по тридцать три! Тогда очень аккуратно, очень скрытно, буквально на цыпочках, я начинаю вынюхивать на Стрит, в чем же тут дело. Но никто ничего не знает, кроме того, что моя информа­ция абсолютно верна, - кто-то их действительно скупает, но никто не знает, кто именно.
Вы уже, конечно, догадались - меня это тоже как-то враз осенило. Бабушка сказала Розалинде и Харриет, а каждая из них тоже сказала паре своих подружек, и теперь группа старушек в маленьком кафе накапливает массивную позицию по этим ак­циям и начисто рушит всю мою игру. И я звоню ей, разозлен­ный до предела. У этих старушек покупательная сила начинает делаться больше, чем у Английского национального банка».
 
Пора бы уже сделать выводы, довольно типажей на сегодня. Кто он, в конце концов, такой, этот спекулянт, биржевой игрок, инвестиционный менеджер, трэйдер или дилер или Бог весть еще как его назвать? Результаты многих исследований свидетельствуют о том, что заниматься биржевыми спекуляциями, - например, торговать на валютном рынке FOREX, - могут все, кто ни попадя. Опрос 200 лондонских валютных дилеров выявил такую вот картинку («Stressinthedealingroom», Routledge, 1993): 84% мужчины, средний возраст 32 года, при этом половина всех дилеров старше этого возраста, 54% имеют семью, около 50% образованны на уровне дипломов и 3% не имеют вообще никакого образования. Явно выраженного перевеса какого-то из типов личности «А» (энергичные, агрессивные и исключительно амбициозные люди, которым вечно не хватает времени) или «В» (спокойные, уравновешенные, неторопливые) не выявлено. Среди дилеров несколько больше людей общительных, коммуникабельных, открытых, чем углубленных в себя, замкнутых и нелюдимых. Далее, оказалось несостоятельным расхожее мнение, что в силу постоянного стресса, присущего этому роду бизнеса (тяжелый бизнес – а легкого, впрочем, и не бывает) все дилеры – неврастеники. Американская газета The New York Post составила список наиболее стрессовых видов деятельности. Трэйдер занял в этом списке почетное 10 место, не сумев опередить даже тренеров футбольной и хоккейной команд.
«Люди как люди», как говаривал известный персонаж другого, не менее известного Мастера. Единственная разница – «квартирным вопросом» не испорчены, так и у нас на дворе давно другие времена.